Юрий Пронкин
Каждый человек в своей жизни должен сделать или пытаться сделать что-то хорошее для других на добровольной и бескорыстной основе, или помочь это сделать другим. А не только есть, пить, одеваться, покупать дорогие вещи — да и вообще оставить после себя на земле только кучу тряпья и дерьма. Все оставленное на земле для потомков светлое и нужное зачтется в той загробной жизни — ибо душа человека бессмертна.
Рассказ первый. «Случай в Охотском море».
Капитан однажды — капитан на всю жизнь. (Английская пословица).
Кто смотрел и помнит картину 70-х годов «Романс о влюбленных», так в ней основной видовой стержневой эпизод взят из прошедшего около Курильских островов стихийного бедствия: подводного извержения. Образовавшиеся в результате водяные валы, называемые цунами, обрушиваются на берег, смывают, крушат и уносят в море все, встречающееся на своем пути.
Курильские острова оказались в эпицентре, и три огромных вала смыли несколько поселков, погибло много гражданского населения и часть людей из военных гарнизонов.
При спасательных работах исчезает молодой солдат, у которого в Москве остается любимая девушка. Ей, ее матери и родственникам сообщают о его гибели. Через несколько месяцев он возвращается из госпиталя, но объект его любви уже поделен с другим. Парадокс состоял в том, что дальнейшие развивающиеся жизненные события показали ненужность его спасения. Оставшись живым, он стал помехой всем. Даже родная мать сказала однажды в сердцах: «Зачем ты остался живым?». Взятый эпизод стихийного бедствия произошел в действительности в 50—60-х годах, и я, находясь от эпицентра происшедшего за много миль в Охотском море, недалеко от г. Охотска, оказался участником и жертвой этого цунами.
В то время я работал старшим помощником капитана на малотоннажном морском буксире, который шел своим последним рейсом в поселок Ульбея, имея на буксире металлический плашкоут, груженый продовольствием: яблоки, спирт в бочках, сливочное масло, банки со сгущенным молоком. Была сложная, я бы сказал, смертельная для таких судов, как наше, навигационная обстановка. Наступала зима, дул сильный нордовый отжимной ветер с берега, который гнал сплошную ледяную шугу. Все это создавало реальнейшую опасность быть угнанными далеко в открытое море, где отжимной ветер усиливался в несколько раз, также нарастало давление несущейся навстречу стены льда. Суда небольших размеров, имеющие слабые двигатели и низкие борта, быстро получали обледенение, превращаясь в кусок льда. И не дай Бог, если двигатель заглох или его постоянно приходилось выключать из-за без конца отказывающего забортного охлаждения двигателя, по причине забивки ледяной крошкой заборника морской воды. Надежда на удержание судна якорем тоже сводилась к нулю. Во-первых, были большие глубины, а во-вторых, удержать судно под таким напором ветра и льда было невозможно, да еще имея на буксире несамоходный плашкоут. Розыск таких пропавших малотоннажных катеров, буксиров, сейнеров даже с самолетов редко приводил к находке, ибо сверху они выглядели как льдины. В таких навигационных условиях надо было идти вплотную вдоль берегового припая.
Обойдя с трудом скалистый мыс Мерикан, подводные скалы которого выходили на две мили в открытое море, мы пробились к берегу, взяли плашкоут под борт — рядом с собой, и встали на якорь. Обколов лед, решили отдохнуть и потом двинуться к пункту нашего назначения. Замечу, что у нас на борту было еще 25 человек пассажиров. Дело шло к вечеру, стало быстро темнеть. Вдруг давление начало резко падать, потеплело, ветер развернулся, подул от норд-оста и стал прижимать нас к берегу. Ветер по-местному назывался Шелкап и почти всегда был штормовым. Прозвучала команда «Все наверх, шторм идет!» В считанные минуты был запущен двигатель, выбран якорь и снова, взяв плашкоут на буксир, пошли курсом в открытое море. Прошло всего 15 минут, а шторм уже разыгрался во всю свою силу. Охотское море считается самым коварным и неожиданным по времени перехода, исчисляемого в несколько минут, от спокойного к жестокому ураганному ветру и особенно сильной волне.
В рубке нас оказалось трое: капитан, вцепившийся в штурвал, механик и я. Начался не просто шторм, а кромешный водяной и ледяной ад. Мы шли навстречу огромным и по-зимнему тяжелым морским волнам, гребни которых светились фосфоресцирующим светом и кусками белого льда. И все это рушилось на наше, ставшее еще меньшим, судно, ломая и круша все, что ломается и смывается. Грохот и ветер, сцепившись вместе, заполнили все пространство, мы как будто находились под артиллерийским обстрелом, и пушки стреляли по нам в упор, обдавая одновременно огнем, снарядами и грохотом. Нас не просто качало, а кидало и бросало во все стороны, крен доходил выше критического, и если бы мы не имели хода и потеряли управление, нас сразу бы перевернуло.
Механика, на миг отпустившего поручень, стало носить по маленькой тесной рубке до тех пор, пока он, ударившись головой, не потерял сознание. А мы ему не могли помочь. Лицо капитана было иссечено осколками в кровь от разбитого смотрового стекла, но он не мог даже оторвать одну руку от штурвала, чтобы обтереться, кровь смывалась брызгами соленой воды, залетавшей в рубку. Я как дублер капитана был рядом, и отпустить руки было равносильно повторить эпизод с механиком. К тому же вся палубная команда вместе с пассажирами укачалась и была внизу, где был кубрик команды и каюты. Передвигаться можно было только ползком.
Самым страшным было то, что нас несло на гряду подводных камней, за которой находился скалистый берег. Полным ходом мы не могли идти, нас просто задавило бы волной, главным было держать нос навстречу волне. Резко упав, я подполз к механику и поволок его по внутреннему переходу в кубрик. Заглянув вниз, я увидел картину разрушения. Вся внутренняя обшивка вместе с деревянными переборками, койками и каютами была разрушена. Все это вперемежку с командой, пассажирами, кассиром с деньгами, высыпавшимися из мешков, перекатывалось по кубрику. А из сорвавшейся печи, топившейся углем, вылетевший уголь, зола со шлаком сделали некоторые лица черными. И тут, как иногда со мной бывает в критические минуты, глядя на эти лица, деньги, меня охватил не смех, а хохот. Конечно, потом мой смех обозвали смехом садиста. Картина происходившего мало была похожа на комедийную. С одной стороны, этот разгром и черные лица, валявшиеся деньги, с другой стороны, окровавленный механик. Сбросив в эту кашу механика и спрыгнув сам, я пробрался в разрушенную радиорубку, где приказал чуть живому от страха радисту перевязать механика и еще раз попробовать передать «СОС». Но рация вышла из строя и он не смог это сделать, да и физически в таких условиях сделать это было невозможно. Да и кто бы к нам пошел на камни спасать! Единственно, можно было передать слова прощания и получить ответ: «Вас не забудем» Вернувшись в рубку, я снова занял свою позицию. Вдруг мы почувствовали, что наш плашкоут налетел на камни и стал тонуть, а мы оказались привязанным конем, натянувшим постромки и стоящим на месте.
Наступила еще одна угроза быть утопленными своим же плашкоутом. Надо было срочно сбросить стальной трос толщиной 150 мм с буксирного гака, и сделать это должен был я, видевший из рубки, что происходит на палубе и за бортом. Я понимал: если меня и не смоет волной, то убьет льдом, рушившимся беспрерывно на палубу. Я вывалился на палубу и пополз на корму судна. Был ли страх?
Было все, но самым сильным было отчаяние. Да, отчаяние до бешенства, до потери сознания. Оказавшись один на один, и показалось, что ветер дует с 4-х сторон, а с неба падают камни со льдом и водой. Рывком я выскочил на верх люка машинного отделения, где находился буксирный гак. Взглянул сверху первый раз на всю объемную картину, со мной и нами происходящую. Наступил миг смертельного незабываемого страха, оставшийся на всю жизнь. В это время мы находились уже в центре каменной гряды, вернее, почти сидящими на ней и каким-то чудом поддерживались на плаву. Какая-то сила бросала нас от скалы к скале, не давая нам пропороть себе корпус, постепенно неся к берегу.
Все это было похоже на морскую чечетку со смертельным исходом. Плашкоут уже затонул. Не помню, как я сумел сбросить буксир и проползти в рубку. Но игра со смертью продолжалась. Вдруг перед нашим взором встала, все закрывая, водяная стена, которую мы приняли за каменную стену. На миг все стихло, нас подняло и понесло. Потом опять провал, грохот, и опять водяная стена подняла нас, и вдруг страшный удар корпуса о камни — и нас положило на борт. Показалось, все — конец, мы на дне. Выглянув из рубки, мы увидели, что на нас движется опять водяная стена. Не дойдя до нас, она немного подняла судно и сдвинула ближе к берегу. Шторм продолжался, шел прилив и была опасность, что приливная волна может нас смыть в море. Видимости никакой не было, ветер свистел и валил с ног. Я должен был прыгать в темную ледяную кашу. Надо было взять огнетушитель, наполненный бензином, и, обвязавшись выброской (веревкой), достичь берега, облить бензином что-то и зажечь. А потом закрепить один конец выброски на берегу, дав тем самым возможность выбраться на берег всем. И вот я, вылезший из ледяной каши, продуваемый штормовым ветром, должен был достать спички, находящиеся на груди в железной банке, под одеждой. Все делалось обмороженными, негнущимися пальцами, плача от боли. Шторм стал стихать, начинался отлив и вода стала уходить. Все мы вернулись на судно и если бы его смыло, то мы просто бы замерзли на берегу.
Затопив печку и немного обсохнув, стали приходить в себя, каждый стал оценивать свои поступки и поведение. В начале шторма один пытался застрелиться и у него еле отняли карабин, все без исключения призывали в помощь Бога, поверя истине, что он есть. А одна из пассажирок заявила: «Спасла всех я, так как все это время произносила молитвы». С рассветом увидели, что находимся на единственном в этом месте, плоском каменном пятачке, окруженном со всех сторон скалами острыми как зубы акулы и само место нашего выброса было похоже на акулью пасть. Нас искали трое суток на собаках и никто не верил, что мы спаслись. Потом узнали, что были смыты целые рыбзаводы и поселки, погибло много судов, находившихся в море. Ускорили открытие нашего местонахождения смытые в море и выброшенные на берег продукты, особенно бочки со спиртом — они как маяки, разбросанные по береговому припаю, вели к нам.
Узнали, и откуда взялись три водяных вала, пронесших нас через каменные гряды, а потом положившие наше судно на единственную плоскую площадку. Это пришла отдача от подводного землетрясения — цунами за много сотен миль.
P।S. За эти несколько часов у, всех членов команды и пассажиров появились седые волосы (без воздействия Кашпировского). Но количество седых волос было разное и распределялось по объему увиденного каждым. Так, у меня седых волос было больше всех, потом у капитана, далее у механика, у пом. механика, стоявшего в машинном отделении на вахте и отрывочно видевшего в иллюминатор происходящее... Все это подтверждает тезис о существовании глазной психологии, которая может воздействовать на все органы человека и его психику... И утверждение, что «Красота спасет мир» — не лишено основания.
Рассказ Второй. «Суд Линча по-Комсомольски».>
Воспоминания из зари туманной молодости.
Протокольный репортаж с комсомольского собрания 50 — 60 г.
Слушается персональное дело, пока еще комсомольца, Славы Калачева, бросившего тарелку с кашей в лицо поварихи (кокша). Из объяснений обвиняемого стало ясно, что он сделал это в ответ на фразу, что он «Акула ненасытная».
Слово берет воспитатель; Товарищи курсанты! Вы думаете, что он бросил кашу в лицо поварихи? Нет! — Наступила пауза... В зале движение и вопросительные возгласы। А в кого? — Он, товарищи курсанты, бросил кашу в лицо начальника мореходки, так как повариха приказом назначена им... Но не думайте, что это так на самом деле!... Ведь начальник мореходки назначен министром, значит— он кашу бросил в лицо министра... А министр кем назначен? Кем, я вас спрашиваю, курсант Калачев? Боитесь ответить! Хорошо, я отвечу. Министр назначен Предсовмином. Ага, гражданин Калачев, вы уже побледнели! Напоминаю, что он в свою очередь назначен Президиумом Верховного Совета! Теперь вы понимаете, куда ваша каша долетела? Вот к чему приводит незнание конституции, и именно по этому предмету у Калачева стоит неуд. Продолжаю. Президиум избирается Верховным Советом. Верховный Совет—народом. И, вы бросились кашей в народ. А отсюда делайте вывод. Кто вы? Друг или враг народа???
(Курсант падает в обморок, его уносят, собрание откладывается). Охотское побережье, Портпункт «Иня».
Собрание второе.
Дорогие товарищи комсомольцы! Сегодня мы рассматриваем персональное дело нашего молодого специалиста, старпома катера «Буйный» Чалкина С., хотевшего стать дезертиром. И это в то время, когда наш народ, еще не оправившийся от войны, напрягает силы, а комсомолец Чалкин инсценирует свое утопление, оставив на берегу свою одежду?! Мы поверили, что он утонул. Вся комсомольская организация была обманута, все команды судов отметили его гибель, отдав долг его памяти пятиминутными гудками и сигналами, А он стоит перед нами живой-невредимый! Он был схвачен в аэропорту с поддельным паспортом, где буква «л» была переправлена на букву «й». Теперь он стал «Чайкин». Причиной его бегства послужил тот ущерб, который он нанес судам рыболовного флота, стоящим на рейде порта «Иня», со всеми далее вытекающими последствиями. Он решил не держать ответ перед комсомольской совестью.
Случилось следующее: группа моряков со своими девушками возвращалась из поселка в порт после танцев. Дело было ночью и дорога проходила мимо кладбища. Громко разговаривая, группа, идя парами, поравнялась с кладбищем. И вдруг при лунном свете, на одном из старинных крестов, все увидели висящего на нем человека. Впечатление при лунном свете было таким, будто он вылезает из могилы. Висевший, в свою очередь, услышав голоса, начал шевелиться.
Все бросились бежать, бросив своих подруг. Услышав топот и крики ужаса, висевший бросился бежать за всеми. Далее все бежали молча и сосредоточенно. Если бы кто-нибудь засек время, наверняка впервые был установлен мировой рекорд по бегству от покойника.
Бежавшие сзади, видя, что передние бегут, не оглядывались и поддавали ходу. Сам «висельник», видя, что перед ним бегут, тоже не оглядывался. Результатом марафона, который проходил по пересеченной местности (на пути которого была горная речка с мостиком), случилось следующее: был сломан мосток, утоплена обувь, как мужская, так и женская. Многие получили травмы и назавтра медпункт и судовые врачи оказывали помощь! Капитан одного из судов сломал ногу. То же случилось и со старшим механиком судна и т. д. Итогом был невыход 3-х судов в море на лов рыбы.
Кто его повесил на крест? Он не помнил, но знал, что тоже шел на танцы. Что же нам делать с ним? Народ наш еще не ест досыта. А он отнял у него десятки тонн рыбы.
Возгласы из зала с предложениями: обязать его жениться в течение месяца, тогда он не будет ходить по танцам! Распять его по-настоящему на этом же самом кресте. Это предложение поступило от бежавших в ту ночь, потерявших не только своих подруг и обувь, но и замочивших одежду выше «ватерлинии» колен...
Рассказ третий. «Некоронованный Король северного рассказа».
Легендарный человек крайнего севера 50 — 60 годов. Его рассказы разносились по побережью со скоростью ветра: на собачьих нартах, самолетами, на морских катерах и судах, даже передавались по рациям... Звали его Степан Палыч Додонов.
В то время Охотское и Камчатское побережье представляли собой рыбные промыслы, где были расположены рыбозаводы и рыбокомбинаты. При этих предприятиях были поселки, в которых жили и работали в основном вербованные.
Жил Степан Павлович в поселке Ульбея. На его всенощные рассказы люди приезжали иногда за сотни километров на собачьих упряжках. Тогда зимой это был почти единственный вид передвижения, если, конечно, не считать пешего передвижения и оленей.
Работая на разъездном судне «Дерзкий» и сойдя однажды на берег, я попал на «всенощную» Степана Павловича. Как правило, она проходила в бараке для холостяков. Собиралось человек 30 — 40. Как он рассказывал! Я сейчас не могу целиком передать то, что со мной происходило в ходе повествования. Мы сидели перед ним, точно обезьяны перед удавом. Это был шаманский гипноз. Никто не мог определить или возразить — правду он говорит или врет? Это забвение длилось до утра.
И только после доходил до нас смысл им рассказанных небылиц. Голос, преображенность: то он Троцкий, то иностранный специалист, говорящий с акцентом, то охотник, то комиссар гражданской войны. Таких преображений я больше не видел никогда!
Вот примерный смысл содержания одного из его рассказов:
«Как 12 гранат разорвалось у него на животе».
Шла гражданская война. Он комиссар полка. Вдруг на окопы их полка поползли английские танки. В то время эту технику еще никто не видел, и красноармейские бойцы бросились в панике бежать. «Сами понимаете, я бы тоже побежал, но я — комиссар. Тогда я беру четыре связки гранат. Три из них засовываю за пояс, четвертую беру в руку и ползу навстречу танку. Поднявшись во весь рост, размахиваюсь, чтобы бросить связку под гусеницу танка. И вдруг пулеметная очередь попадает мне в живот. Падая, я инстинктивно прижимаю руку к ране в животе, а ведь в ней связка гранат с уже выдернутой чекой! Да еще за поясом три связки, И все это рвется у меня на животе! Увидев происходящее, красноармейцы с криком: «Комиссара разорвало!» — бросились на танки. Ко мне подбежали санитары с носилками, но я не разрешил себя нести.
Зажав рану рукой, встал и сам пошел к лазарету, гордо и с пренебрежением глядя на окруживших меня красноармейцев. Они цокали языками: вот это да! Вот это Степан Павлович!
В госпитале врач предложил мне сделать анестезию, но я отказался, попросив только закурить. Не дрогнув, спокойно смотрел, как в тазике промыли мои внутренности. И лишь когда опять все укладывали в живот, я потерял сознание.
Очнувшись, «вижу» надо мною стоит врач. Я слышу его извиняющийся голос. Просит простить, ибо второпях мне вместе с внутренностями и тазик...
Из серии охотничьих рассказов: «Утка плакала», «Чемодан для Ворошилова».
Лежу с «Бельгийкой». Взял на прицел плавающую утку. Думаю: сейчас спугну и буду бить влет. Вдруг слышу в траве «тик-так». Ползу на звуки и вижу собственные часы, которые я потерял прошлым летом на охоте. Поднимаю, слышу: ходят нормально. А надо вам сказать, что эти часы подарил мне К. Е. Ворошилов за то, что я ему в свое время делал чемоданы. Вижу рядом; что-то шевелится. Утенок! Беру его и несу домой. Утром слышу сквозь сон — кто-то легко стучит в мою дверь. Встаю и открываю, а на пороге стоит утка и из глаз у нее катятся слезы. Я сразу догадался, что она пришла за утенком! Конечно, я отдал его ей.
Надо сказать, после его очередных рассказов, действия их продолжались на следующие дни. А некоторые запоминались на всю оставшуюся жизнь. Люди в поселке собирались в четырех местах. У колодца во время отливов на море, чтобы набрать пресную воду, далее шли к магазину, затем у дома Степан Палыча, а вечером — в клубе. Все новости шли по нарастающей цепочке.
После посещения «Утки» особенно многолюдно было у его дома. У жены и детей спрашивали. Правда ли, что приходила утка?! Правда ли, что у нее катились слезы? Какие, когда и где он делал чемоданы Ворошилову?
Те времена, 50 годов, были жестокие, и даже на Крайнем Севере было не до юмора। Побережье считалось приграничной полосой (зоной). В поселке в это время находился проверяющий чекист из Москвы. К вечеру и до него дошли слухи о чемоданах. Степан Павлович был вызван к чекист и на вопрос о чемоданах ответил так: «Люди его не поняли. Да!. Он делал чемоданы, но не для самого Ворошилова, а для города Ворошилова. Он даже показал справку, где было сообщено о его трудовой деятельности в этом городе, на чемоданной фабрике... Его спасла от чекиста справка, а вот от жены за очередную «Утку» ему досталось в очередной раз. А бивала она его частенько.
Рассказ третий. «Везучий или не везучий?»
Повезет! Не повезет!
Как угадывать: какую карту или билет брать?
Есть поговорка — «В рубашке родился». «Без рубашки...» Считаю, что каждый может лично проанализировать свое везение или невезение в чем-то и понять, что многое от него порой и не зависит.
Анализируя свое прошлое и настоящее, я вывел некоторые закономерности. Например, в денежные игры, а особенно в карты я всегда в конце-концов проигрываю. Впрочем, я не могу о себе заявить, как о невезучем человеке. В самые экстремальные моменты Бог и небесные силы не раз спасали и выручали меня. И я чувствую иногда, что планета Водолея — Уран, под управлением которой я живу, не раз руководила и руководит мною.
Возьмем одну из моих «невезучих» тем — это место в гостиницах. Порой доходит до неправдоподобных абсурдов, которым можно и не верить. Я много перемещался по нашей стране, как командировочный, и мне приходилось часто пользоваться гостиницами. Даже тогда, когда за мной было забронировано место, всегда что-то случалось — или с гостиницей, или с номером, или с железной дорогой.
Поехав однажды в бывший г.Калинин на машине — вдруг застряли: перед нами рухнул мост, наши заказанные места в гостинице пропали. В другой раз втроем собирались в служебную командировку в г. Ленинград. Нам заказали номер «люкс» из 3-х комнат (забыл название этой гостиницы, но помню, где-то в районе метро «Площадь Мужества»). Там стоят два корпуса, один для «белых» — «Интурист», второй — для «потемневших». Приезжаем: все на месте, и гостиница, и номер, и в оформлении никаких задержек. Меня сразу это насторожило. Мои «содельники» по работе, конечно, быстро и мирно уснули. Они даже не обратили внимания на бесконечный шум лифтов и массовое перемещение пьяных финских туристов, которые приезжали в Ленинград размочить свои организмы,— от существующего у них полусухого закона. В три часа ночи сквозь дремоту чувствую запах горелого пластика. Перед глазами проплывает картина пожара в Москве гостиницы «Россия», вспоминаю, что мы находимся на восьмом этаже. Бросаюсь к окну и вижу: к нашему балконному окну подходит площадка пожарной лестницы. Бужу своих квартирантов. Осторожно открываем дверь в коридор, по потолку которого уже идет сплошной ядовитый дым. Идти нельзя, и мы ползком движемся к горящему одноместному номеру. Вытаскиваем из почти сгоревшей постели пьяного финна, заснувшего с горящей сигаретой. Утром, в присутствии «ихнего» консула и других представителей, составляется документ о происшедшем, и, как главный свидетель, выступал я. А в конце своего сообщения вставил с юмором сообщение о своей гостиничной невезухе. После слов благодарности, которые произнес директор в: мой адрес за спасение гостиницы и финна, он предложил мне выдать скромную премию. Но я отказался, попросив. лучше в будущем оказывать мне содействие в бронировании места. Он попросил меня задержаться у него, и когда все вышли сказал: «Я тебя устрою в любую гостиницу Ленинграда, но только не просись в мою».
А вот из г.Харькова я приехал зимой в белых тапочках! Вдруг как-то по линии обкома у них назначили экстренное. совещание, и нас утром всех выгнали из гостиничного номера, Я оказался в колхозной при каком-то рынке. Нас поселили на ночь в коридоре на раскладушках, предупредив, что. все воруют. Я снял сапоги и положил их под подушку, шапку одел, завязав уши, пальто положил сверху, засунув руки в рукава. Шесть утра, подъем, а я без сапог! Ребята сбегали в магазин и принесли, нарочно, наверное, белые тапочки. Пришлось срочно прерывать командировку и лететь в Москву, правда, билеты мне дали без очереди и по льготному тарифу. Представляете мое появление домой в 20-градусный мороз в белых тапочках?!
В Чебоксарах на меня чуть не завели уголовное дело за: умышленную порчу государственного имущества, более того — за попытку сокрытия этой порчи! Была жара и я, получив одноместный номер, помылся и решил отдохнуть. Лег в постель, середина которой вдруг провалилась вместе со мной. Проспав на полу всю ночь, я рано утром, не предупредив никого, ушел по делам. Уборщица, естественно, обнаружив это, доложила, и вечером я был оштрафован, с угрозой. высылки из гостиницы и отправки письма по месту работы.
В Архангельске был забронирован номер через обком КПСС. Здесь, казалось, никакой осечки не должно быть. Так оно вначале и было. Поселился без проблем, но... вот это «но» и преследует меня. Я ушел из гостиницы, забыв сдать ключ. Вернувшись поздно вечером, я обнаружил, что я его потерял, в чем я чистосердечно признался администратору. Он меня ободрил, сказав, что у них на все номера есть дубликаты. Да, на все 500 были, кроме 415 номера. И тут начался процесс взлома замка. Но, увы, кто-то из специалистов ушел, а кто-то — не пришел. Короче, я попал в свой номер лишь в три часа ночи, с квитанцией об оплате замка и поломанной двери. Хорошо еще, что угол у гостиницы не отвалился!
Это все в прошлом, а вот вам и свежий пример. По России прошел слух, что после улучшения финансовых порядков в Риге и Юрмале появились в гостиницах свободные номера. Но меня на это не возьмешь: я знаю давно, что, возможно, они и пустые, но только не для меня.
Выхожу с поезда, звоню знакомому в Юрмале. Спрашиваю про оперативную обстановку в гостиницах. Говорит, что узнал, что в гостинице «Юрмала» есть номера. Я ему предложил спор, что меня там не поселят. Если так, то он мне достает мопед, если нет — я ему микроволновую печь! Приезжаем в Майори и вместе идем в гостиницу. Входим, вроде, все спокойно. Нет стоящих человеческих изваяний у администраторской стойки, нет сидящих и спящих в креслах. Достав паспорт, стою и смотрю на администратора, боясь задать вопрос о месте под гостиничной крышей. Наконец, обратившись, получаю вдруг ответ, правда, не хлесткий, как пощечина. Нет мест! А места есть, и все одноместные. Я замер, наступила пауза... Мой знакомый возликовал и только хотел бросить мне реплику, как в сей миг прозвучали из уст администратора слова: «Да, места есть и в то же время их нет. Их заняли тараканы, которых сейчас травят». И что у них — ЧП с двумя грузинами, которых чуть не отравили вместе с тараканами и не отправили на тот свет.
На меня отказ не произвел особого впечатления. Я рассказал, как недавно летал в Палангу, где 90% помещений сдаются приезжим, что сейчас не сезон и они пустуют. Мне пришлось ехать в Клайпеду, чтобы переночевать. Можно не верить, но есть свидетель из местных, который возил меня по Паланге в поисках мест. Но тут прозвучал совет: бегите быстрее в гостиницу «Майори», пока ее не заняли тараканы! И вот вновь стою перед администратором гостиницы «Майори». Рядом сидит ее помощница и хватается за голову, сообщая всем, что у нее сильно болит голова. Раздав всем места, администратор сказала мне ласково: «Все, мест нет!» И тут со мной произошло короткое замыкание. Оно происходит иногда с людьми, родившимися под знаком Водолея. Например, как у Б. Ельцина, когда планета Уран полностью берет на себя управление личностью.
Я пошел, как в песне у В.Высоцкого — «Он поставил этих двух и я пошел, и пошел я в пику, а не в черву». Смысл мною произносимого был осмыслен позже. Я почувствовал, что мой язык стал свертываться, как сухой осенний лист. Более того — и волосы на голове поднялись дыбом. Информация неслась из меня под давлением в несколько атмосфер. Я докладывал, что у них по соседству в гостинице «Юрмала» отравлены два грузина и назревает конфликт на межнациональной основе. Гостиница окружена отрядом черных беретов, со всей Юрмалы собираются люди кавказской национальности с требованием «Травить тараканов, а не собратьев!» Что я сам чуть было не погиб: уснул в номере, и ко мне в уши залезли тараканы и мне пришлось ехать в больницу на скорой помощи вместе с отравленными грузинами, для выселения тараканов из моих ушей. Смотрю: уже помощница не держится руками за голову, а за живот, и слезы «горькие» капают из глаз. Думаю, не дай Бог, если боль перенесется на живот. Она тут же берет телефон и звонит в гостиницу. Ну, думаю, сгорел... Вдруг она начнет выяснять подробности о моих ушных тараканах? Результатом моей инсценировки стал одноместный номер, пока без тараканов... Конечно, все это не прошло для меня даром. На следующее утро ко мне пришли, но не тараканы, а администраторы двух гостиниц. Один из «тараканьей» гостиницы, другой — где поселился я.
Оказалось, что при заполнении карты я написал, что являюсь корреспондентом московской газеты «Симоновская слобода». Их встревожила «тараканья» информация, которая может появиться в прессе. Я их успокоил, сказав, что я в своих репликах при заселении главным образом помогал снять головную боль их сотруднице. Сие удалось сделать, поэтому номер свой я заработал без обмана. Если же я напишу статью, то постараюсь быть объективным.
Заканчивая, я бы хотел предложить несколько неразрешимых вопросов читателям. Ответы можно присылать в редакцию.
1. По чьей вине рухнул мост, или кто это организовал?
2. Чья разведка или организация напоила финна и сунула ему горящую сигарету? Или он сам загорелся в знак протеста я против моего поселения в гостиницу?
3. Какая мафия организовала похищение моих сапог?
4. Чья рука организовала дело об испорченной кровати?
5. Какой разведке или пришельцам был нужен мой номер до 3-х часов ночи?
6. Кто и по каким каналам сообщил в Палангу о моем приезде жителям этого города?
7. Кто организовал шествие тараканов в тот день на гостиницу?
С нетерпением жду ответов.
Рассказ четвёртый. «Морские гладиаторы».
Охотское море 50 — 60-х годов.
На открытом морском рейде г.Охотска штормовой восточный ветер, как стаю волков — охотники, прижал несколько малотоннажных судов к спасительной горловине реки Охота. От ветрового неба вода, как смола от огня, вскипала языковыми бурунами и обрушивалась на все движущееся и стоящее.
Шторм усиливался, темнело, кончался прилив и у них был только один выбор спасения — войти в устьевое речное русло и оказаться в реке, или остаться на ночь в открытом осеннем штормовом Охотском море и продержаться до следующего утреннего прилива. Шансы в этом случае на спасение были нулевые. Перед капитанами стояла волчья задача — прыгать через единственный фарватерный проход, горящий водяными фосфорическими кострами.
Сам устьевой фарватер никогда не оставался постоянным и менялся от различных погодных и иных причин. Река выносила на несколько сот метров в море галечные банки и косы, скрытые небольшой глубиной воды. Вход в реку при таком штормовом кипении был опасен и для некоторых был последним в его морской и пассажирской жизни. Поэтому каждый капитан без парламента и верховного совета решал свою судьбу, судьбу команды и пассажиров. Судно, попавшее в этот водяной коридор, должно было идти только вперед и притом полным ходом: для устойчивого управления. Разворот и ход назад были невозможны; это грозило переворотом, выбросом на мель вдали от берега и гибелью всей команды.
По сложившейся на данный момент навигационной обстановке надо было выполнить три угловых маневра курса, где один «бортовой» зависел на 75% от воли волн. Итак: 1-й строго прямо на 0°, второй резкий поворот на 90° — бортовой, надо было пройти сотни две метров бортом к волне и, если не перевернуло, опять резко взять курс на 0°. В таком моменте каждая неточность, сбой двигателя, удар разных по силе и высоте волне, удача, вера в Бога, интуиция — все это вело в два различных мира.
Капитан, стоящий в этот момент за штурвалом, физически спинным мозгом чувствовал состояние судна, его кубрики и переходы, заполненные укачавшимися пассажирами, лежащими вповалку, которые давят на капитана, как пьяные гости, оставшиеся у вас дома ночевать.
И вот первое судно как вожак из волчьей стаи, прижав корму к воде от полного хода, то пропадая в бурных волнах, то снова появляясь, понеслось под двойной скоростью ветра и двигателя в горловую пасть реки, которая угадывалась по разрывам набрасывающихся волн.
Все капитаны с нарастающей тревогой наблюдали со своих ходовых мостиков и рубок за первым судном, взявшим на себя смелость броситься в логово рассвирепевшего морского зверя. Первый маневр им был выполнен, но при окончании второго судно попало под волну девятого вала — было им сбито с фарватера и выброшено на мель, где за считанные минуты разбито на глазах нашей штормующей «эскадры». Я видел, как каждый удар волны был похож на удар старинного пушечного ядра, рвавшего на части оснастку, палубные надстройки. Сначала водяной вал ударял по накренившемуся судну, а потом разрушенное и оторванное им, в том числе и люди, все это вздымалось вверх и уносилось в кипящий котел моря. Всех, видевших этот трагический клип, охватили страх и паника.
Около суток я стоял у штурвала своего буксира «Надежда», не доверяя его своему помощнику и матросам. Такое поведение можно обозначить по-разному: как смелостью, так и трусостью за свою жизнь. Но тогда, там, на севере, капитаны сначала признавались, а уже потом назначались. Основным внутренним критерием самооценки считалось капитанское самоспасение — спасаясь сам, он спасал всю команду, ибо покидал судно в гибельной ситуации последним. Поэтому появлявшиеся рисковые моменты решались по капитанскому подсознательному сценарию. Это были моменты познания самооценочной истины себя в экстремальных условиях.
Да! Я выстаивал по 24 часа за ручным штурвалом, но только в экстремальных ситуациях. Когда высшее нервное напряжение включало дополнительные резервы организма. Освобожденный мозг, как рыба, выпущенная из сети, мыслил свободно, все ощущалось в ином измерении, страх гибели глушился страстью борьбы и предстоящей радостью захода в порт, бухту, речку. А заманчивый земляной берег был для тебя досягаем только через эту борьбу и стихию, а не через дверь дома или проходную. Только моряку и летчику даны эти переживания и радости, но как только эти земные радости слишком долги, его снова тянет в те штормовые ворота, чтобы снова, пройдя их, оказаться на земле.
И вот ... следом пошло второе судно ... Его судьба оказалась удачливее, несколько минут — и его флаг на не качающейся уже мачте был виден за косой в речной тиши. Пошло третье ... и тоже удачно проскочило. Четвертое разделило трагическую участь первого ... Я шел пятым.
Часто меня спрашивали, что я тогда чувствовал — когда был дан полный ход вперед и взят курс на двойной вход: или в устье, или туда, откуда нет возврата.
Я не видел, не слышал и не чувствовал ничего и никого, все мое мироощущение и мировидение было сосредоточено на одном: мои «не моргающие» несколько минут глаза видели только этот отрезок расстояния и высоту накатывающихся волн, руки, примагниченные к штурвалу, и внутренняя энергетика, замкнутая на короткую с корпусом судна и его двигателем.
Ну и что потом? Да тоже ничего. Таких заходов еще было много. Эти без миллионные благотворительные риски считались обыденной работой.
Ну а пассажиры? До того они молились и призывали все имеющие силы к своему спасению, тем более что они возвращались на материк после окончания своих договоров. Это были те самые «денежные» по тем временам северяне. Они благодарили меня своими слезами и словесами, обещались писать, но все это было только до самолета, уносившего их с побережья.
Заключение: сопоставляя прошлое и настоящее, я пытаюсь представить себе поведение наших современных «крутых» в тех экстремальных условиях. Когда, чтобы проскочить в устье реки, спастись самому и спасти других, нельзя было это сделать за счет «бабок» или иных факторов современной «крутизны».
Рассказ пятый. «Эксперимент».
Длиною в 20 лет трезвости и один день попойки.
Идея такого эксперимента появилась после мысли создания «Отстойника» с дозированным похмельем для людей, вошедших резко в алкогольное пике, с целью вывода их из него. Естественно, показатель этого эксперимента является частью натурного поведения человека в таком состоянии.
Июль месяц 1992 г. Страшная жара. Мы в Северном речном порту на борту теплохода (г. Москва). Группа страховочного прикрытия из 3-х человек и сам испытуемый, в дальнейшем «И», который сам предложил себя в этом качестве. У «И» одноместная каюта высшей категории (на верхней палубе), следуем до Н/Новгорода, оттуда уже взяты обратные билеты в Москву. Продолжительность рейса до Н/Новгорода 2,5 суток.
22/07 — 92 г. Т/Х «Капитан Рачков», отход от причала около 19 ч. У нашего «И» только импортное пиво и он начал с него, впрочем, в первый вечер он нас разочаровал, выпив всего две бутылки пива. За ужином он заскучал и ушел спать в свою каюту.
23/07 — 92 г. Утро, завтрак. Он выпивает одну бутылку пива и направляется к себе, но проходя мимо каюты люкс, был приглашен в нее солидной семейной парой, с которой познакомился, завтракая в ресторане за одним столом. Надо заметить, что все шло на импровизации и не было заранее подготовленного сценария. Был только мой личный спор с «И» на заклад в том, что начав выпивать, он станет точной копией своего поведения, как было 20 лет назад там, на Севере. Естественно, я знал его пьяные заходы и т. п. И вот в каюте его угостили коньячком, так, плеснули немного, и он пошел, и пошел он в пику, а не в черву (как в песне у Высоцкого). И начался спектакль одного актера, сознание уже не работало — работал вновь вспыхнувший подсознательный сценарный импульс 20-летней давности. Актера, который ушел со сцены двадцать лет назад, и появившись на ней, сразу, без репетиции и суфлера, вновь заиграл свою роль с не меньшей дурацко-творческой силой.
После выпитого коньяка сразу же последовал с его стороны буфетный ответ в виде бутылки шампанского, а далее как ранее.
Днем остановка в Угличе. Он одним из первых, как голодающий Поволжья за хлебом, бросается с сумкой через плечо на берег. Тут же на берегу он создает несколько митинговых групп из пассажиров, торгующих и прохожих. Бабуся никак не поймет, сколько штук он покупает цветов? И почему он покупает их целое ведро и вместе с ведром?
Далее группа движется к храму, около которого был убит царевич Дмитрий. При входе он произносит несколько исторических предсказаний. Мы на т/х и наблюдаем с палубы его возвращение.
Он идет впереди с ведром цветов и в лаптях (которые купил и успел надеть) во главе береговой и пассажирской свиты, часть из них несут его спиртные, продуктовые и иные покупки, в том числе и большую картину, купленную тут же. Особенно озадачены были береговые продавцы, не видавшие давно такого «туриста». Который раздал деньги на покупки — одному на шампанское, другому на пиво, третьему на закуску,— и все принесли ему его заказы даже со сдачей — и это-то в наше историческое реформаторское время!
А продолжение «праздника» продолжалось. На верхней палубе публика поселилась более состоятельная и тоже включилась материально в накрытие столов прямо на палубе. Выпивки и закуски стали подаваться прямо из окон кают. «И» начинает гадать на картах. Его ответы и предсказания поражают собравшихся, выстраивается очередь, деньги за гадание ему бросают прямо в сумку, из которой, кстати, он не забывает доставать и ставить на общий стол спиртное.
Потом начался сеанс экстрасенсорики и биоэнергетики с массовым и индивидуальным обследованием. Пришел капитан посмотреть, почему люди собрались на одном борту и т/х накренился, и почему дети бегают по палубе и требуют его выдать на мясо. Оказывается, «И» рассказал случай, как однажды одно судно несколько суток просидело на мели и пассажиры, когда кончились продукты, съели капитана.
То есть он достал почти всех. А когда стемнело, «И» уже дирижирует хором, где исполнялись в основном лагерные песни. На проходящих встречных судах думали, что это везут зэков на поселение. Результатом такой деятельности явилось отключение многих действующих лиц, в основном мужского пола, в том числе и иностранных, и разведение их по каютам, также и самого «И». Кстати, капитан выделил ему вахтенного сидельца, который продежурил у него в каюте до утра. Капитан, естественно, беспокоился не только за его безопасность, но и за безопасность других, которые могли начать прыгать за борт, чтобы искупаться.
24/07 — 92 г. Утро. Заходим в каюту к «И»: первое, что бросается в глаза, это стол, заваленный смятыми купюрами, он, лежащий и умирающий с перепоя, обклеенный, как горчичниками, денежными знаками, которые прилипли к его потному телу. Был вызван корабельный врач, кстати, тоже за плату. Она сказала, что тоже пострадала от него, заплатив ему за гадание. Были приняты все меры по спасению «И». Были введены сильно действующие усыпляющие.
Весь день 24/07 — 92 г. до утра 25/07 — 92 г. делалось все, чтобы вывести его из этого состояния. «И» умирал духовно и физически. Пробуждаясь, он с тоскою вспоминал содеянное и боялся выйти на палубу прогуляться. В падении его угнетал главный фактор — социальный, отчего психическое состояние было ужасно, хотя мы пытались его успокоить, что кроме шутовства и дурости он ничего не наделал. Все было напрасно, и он на палубу вышел только один раз, и то ночью.
25/07 — 92 г. в 11 ч. 30 м, т/х прибыл в Нижний, и мы, окружив его, по его же просьбе, высаживаемся, где нас уже встречает представитель этого эксперимента. Тут же заводим «И» в пивной бар, даем ему кружку пива и немного поесть, потом везем на квартиру. Моем его в ванной, еще даем пива и поесть и кладем спать. Вечером в вагоне СВ выезжаем в Москву.
26/07 — 92 г. утром наша группа в Москве, разъезжаемся по домам. Звоню каждый вечер до 31/07 — 92 г. Состояние. физическое восстановилось, психологическое — нет. Из его слов следует, что он получил внутреннее психологическое потрясение, сравнимое разве только с ударом шаровой молнии: стыд, позор и горечь содеянного терзают его душу и мозг.В заключение: при выводе из такого тупика главным переживанием становится социально-психологический фактор — что он там во внешнем мире понаделал. Поэтому восстановительный процесс должен быть направлен и на реабилитацию его во внешних общениях. Для чего нужен специалист, умеющий в конкретной ситуации разобраться и восстановить реноме своего пациента.
Рассказ шестой. «Странная северная любовь». Быль.
Охотское побережье. На море жестокий шторм, который загнал в небольшой речной залив несколько судов каботажного плавания.
Это морские буксиры, рыболовные суда, катера.
Все суда на якорях — с одной стороны залив отгорожен от Охотского моря песчано-галечной косой, через которую перекатываются фосфоресцирующие, по-осеннему тяжелые валы, и пена с гребешками и брызгами падает в залив.
С двух других сторон залив обрамлен северным берегом с грунтом вечной мерзлоты и низким растением стлаником, который от бешеного, валящего с ног ветра, стелился по земле, как живой ковер.
Большая часть команды, кроме вахтенных, съехала на берег, где в затишке горел костер и выступал коллектив артистов Хабаровской филармонии, гастролирующий вот уже третий месяц по побережью. Концерт на берегу закончился, и все разъехались по своим судам на шлюпках.
На берегу остались двое.
Он, старший помощник капитана разъездного судна «Дерзкий». Молодой, на вид хрупкий, с голубым оттенком моря в глазах, белокурые вьющиеся волосы и черные брови — все это делало его вид на этом суровом берегу с низко несущимися, задевающими за мачты тучами не по северному слабой фигурой, и карабин боевой его на плече казался ненастоящим.
Но это было только внешним впечатлением: если внимательно присмотреться к его глазам с узким монгольским разрезом и попробовать окунуться в них, то чувствовалось, что внутри него бушует пожар страстей и действий. В движениях его просматривалась еле сдерживаемая стремительность к броску.
Она, эта белая бестия с распущенными волосами, в которой сгруппировались все хитрости, избалованность и пороки женского рода, она бесовски по-женски соблазнительна, успех у мужчин довел ее по характеру до высшей степени стервозности. В ее деспотном взоре и душе нет страха и интереса.
Между ними идет кинжальный разговор.
Он ей бросает пригоршнями свои объяснения, что за эти 3 месяца знакомства, которые их труппа находится на его судне, он осатанел от своих чувств к ней, что его любовь глубока, как Байкал, что брызги ее глаз заливают отсеки его сердца; он хотел бы иметь ее в жизни своим спасательным кругом в этой смертельно опасной морской работе, где каждый выход в море может быть последним, что он снимет с нее груз апатии и безразличия, который тянет ее на дно.
Она нема, он перешел на крик, бьет ее по щеке, рвет на ней одежду, она смеется и говорит, что уже это было в пьесах.
Тогда он срывает карабин, отходит на несколько метров, направляет на нее, угрожая убить: спокойный ответ — убивай, мне же сделаешь лучше. Выстрел — пуля летит рядом с головой: в ответ смех, а в глазах блеск интереса. Говорит: вот если ты меня напугаешь до нервного потрясения, я буду твоей, и надо заметить, она практически ничего не боялась. Он целует ее, садятся в шлюпку и выезжают на судно.
В кают-компании разъездного судна «Дерзкий» в разгаре одна из редких северных морских встреч-попоек, когда встречаются сразу несколько капитанов, стармехов и других морских волков; редких потому, что во время навигации такой букет известностей и знаменитостей Охотского моря собрать вместе смог только шторм. Здесь более дюжины человек: одетые по-тамошнему, с претензией на высший морской шик. Все они настоящие моряки, рискующие годами, ибо по тем временам не было еще локаторов и радаров у них на судах, ходили по компасам — порой с выпитым спиртом, у большинства не было карт, да если учесть, что это были малотоннажные и средне-тоннажные суда, где, стоя у штурвала в свежую погоду, на губах чувствуешь залетающую морскую воду.
Среди них и наш молодой, ненормально влюбленный старпом, который среди этих обветренных и громоздких фигур кажется юношей. Если смотреть со стороны: вся эта ватага с какой-то осторожностью, даже в своих движениях, относилась к нему. Чувствовалось, что у них на этой встрече он был душой, особенно им импонировала его молодая наивность и порой обескураживающая глупость.
И, конечно, она, с проблесковыми, как у маяка, глазами, среди этой неуправляемой, изрядно выпившей компании, да если еще иметь в виду, что некоторые месяцами не видели женщин, казалось, вот-вот вспыхнет скандал из-за нее, но никто не полз к ней — были по тем временам законы моря о женщинах и их выполняли, кроме того, все были вооружены. Звучит под гитару песня: «Из-за пары растрепанных кос, что пленили меня своей красотой, с оборванцем подрался матрос над рокочущим моря прибоем». Шел кутеж, плыли в дыму рассказы о море, женщинах и врали: но вранье было на таком высоком уровне, что трудно было разобраться, где что. Почти на каждом судне был свой импровизатор, на севере особенно ценились такие люди, им верили и не верили, но уважали. Про них легенды ходили, а их рассказы запоминались на всю жизнь. Например, как у одного на животе разорвалось 12 гранат и он остался жив, или про дикую утку, которая пришла к нему в дом за утенком, которого он подобрал, будучи на охоте. Открыв дверь, он увидел, что она стоит на пороге и у нее по щеке катится слеза. И вдруг кончился спирт. Начался спор, как и где достать его на этом диком берегу, где нет поселков. На стол посыпались деньги, ружья.
Поднялся наш молодой старпом: весь побледнев, сказал: я достану. Каюта стихла: она с большим интересом посмотрела на него, словно там и тогда означало, что его ставка — авторитет его жизни. Он ей при всех заявил, что я тебе покажу такой спектакль, который ты еще никогда не видела.
Заключение:
Прошло несколько лет и они повстречались в Николаевске на Амуре, куда она его пригласила на встречу: на этой встрече она была не одна, а с мужчиной, которого представила как будущего мужа, она в этот момент что-то говорила ему, но в нем проскочил заряд шаровой молнии, тот, который в свое время озарил ее в шлюпке, и он нанес ей ножевой, удар в щеку। Сам отвез в больницу.
Было следствие, но ознакомившись с показаниями и признанием обоих, все было прекращено. Остались только люди, недоумевающие, как это так, что остался у него шов на ноге, а у нее сын и изуродованная щека.
Каждый человек в своей жизни должен сделать или пытаться сделать что-то хорошее для других на добровольной и бескорыстной основе, или помочь это сделать другим. А не только есть, пить, одеваться, покупать дорогие вещи — да и вообще оставить после себя на земле только кучу тряпья и дерьма. Все оставленное на земле для потомков светлое и нужное зачтется в той загробной жизни — ибо душа человека бессмертна.
Рассказ первый. «Случай в Охотском море».
Капитан однажды — капитан на всю жизнь. (Английская пословица).
Кто смотрел и помнит картину 70-х годов «Романс о влюбленных», так в ней основной видовой стержневой эпизод взят из прошедшего около Курильских островов стихийного бедствия: подводного извержения. Образовавшиеся в результате водяные валы, называемые цунами, обрушиваются на берег, смывают, крушат и уносят в море все, встречающееся на своем пути.
Курильские острова оказались в эпицентре, и три огромных вала смыли несколько поселков, погибло много гражданского населения и часть людей из военных гарнизонов.
При спасательных работах исчезает молодой солдат, у которого в Москве остается любимая девушка. Ей, ее матери и родственникам сообщают о его гибели. Через несколько месяцев он возвращается из госпиталя, но объект его любви уже поделен с другим. Парадокс состоял в том, что дальнейшие развивающиеся жизненные события показали ненужность его спасения. Оставшись живым, он стал помехой всем. Даже родная мать сказала однажды в сердцах: «Зачем ты остался живым?». Взятый эпизод стихийного бедствия произошел в действительности в 50—60-х годах, и я, находясь от эпицентра происшедшего за много миль в Охотском море, недалеко от г. Охотска, оказался участником и жертвой этого цунами.
В то время я работал старшим помощником капитана на малотоннажном морском буксире, который шел своим последним рейсом в поселок Ульбея, имея на буксире металлический плашкоут, груженый продовольствием: яблоки, спирт в бочках, сливочное масло, банки со сгущенным молоком. Была сложная, я бы сказал, смертельная для таких судов, как наше, навигационная обстановка. Наступала зима, дул сильный нордовый отжимной ветер с берега, который гнал сплошную ледяную шугу. Все это создавало реальнейшую опасность быть угнанными далеко в открытое море, где отжимной ветер усиливался в несколько раз, также нарастало давление несущейся навстречу стены льда. Суда небольших размеров, имеющие слабые двигатели и низкие борта, быстро получали обледенение, превращаясь в кусок льда. И не дай Бог, если двигатель заглох или его постоянно приходилось выключать из-за без конца отказывающего забортного охлаждения двигателя, по причине забивки ледяной крошкой заборника морской воды. Надежда на удержание судна якорем тоже сводилась к нулю. Во-первых, были большие глубины, а во-вторых, удержать судно под таким напором ветра и льда было невозможно, да еще имея на буксире несамоходный плашкоут. Розыск таких пропавших малотоннажных катеров, буксиров, сейнеров даже с самолетов редко приводил к находке, ибо сверху они выглядели как льдины. В таких навигационных условиях надо было идти вплотную вдоль берегового припая.
Обойдя с трудом скалистый мыс Мерикан, подводные скалы которого выходили на две мили в открытое море, мы пробились к берегу, взяли плашкоут под борт — рядом с собой, и встали на якорь. Обколов лед, решили отдохнуть и потом двинуться к пункту нашего назначения. Замечу, что у нас на борту было еще 25 человек пассажиров. Дело шло к вечеру, стало быстро темнеть. Вдруг давление начало резко падать, потеплело, ветер развернулся, подул от норд-оста и стал прижимать нас к берегу. Ветер по-местному назывался Шелкап и почти всегда был штормовым. Прозвучала команда «Все наверх, шторм идет!» В считанные минуты был запущен двигатель, выбран якорь и снова, взяв плашкоут на буксир, пошли курсом в открытое море. Прошло всего 15 минут, а шторм уже разыгрался во всю свою силу. Охотское море считается самым коварным и неожиданным по времени перехода, исчисляемого в несколько минут, от спокойного к жестокому ураганному ветру и особенно сильной волне.
В рубке нас оказалось трое: капитан, вцепившийся в штурвал, механик и я. Начался не просто шторм, а кромешный водяной и ледяной ад. Мы шли навстречу огромным и по-зимнему тяжелым морским волнам, гребни которых светились фосфоресцирующим светом и кусками белого льда. И все это рушилось на наше, ставшее еще меньшим, судно, ломая и круша все, что ломается и смывается. Грохот и ветер, сцепившись вместе, заполнили все пространство, мы как будто находились под артиллерийским обстрелом, и пушки стреляли по нам в упор, обдавая одновременно огнем, снарядами и грохотом. Нас не просто качало, а кидало и бросало во все стороны, крен доходил выше критического, и если бы мы не имели хода и потеряли управление, нас сразу бы перевернуло.
Механика, на миг отпустившего поручень, стало носить по маленькой тесной рубке до тех пор, пока он, ударившись головой, не потерял сознание. А мы ему не могли помочь. Лицо капитана было иссечено осколками в кровь от разбитого смотрового стекла, но он не мог даже оторвать одну руку от штурвала, чтобы обтереться, кровь смывалась брызгами соленой воды, залетавшей в рубку. Я как дублер капитана был рядом, и отпустить руки было равносильно повторить эпизод с механиком. К тому же вся палубная команда вместе с пассажирами укачалась и была внизу, где был кубрик команды и каюты. Передвигаться можно было только ползком.
Самым страшным было то, что нас несло на гряду подводных камней, за которой находился скалистый берег. Полным ходом мы не могли идти, нас просто задавило бы волной, главным было держать нос навстречу волне. Резко упав, я подполз к механику и поволок его по внутреннему переходу в кубрик. Заглянув вниз, я увидел картину разрушения. Вся внутренняя обшивка вместе с деревянными переборками, койками и каютами была разрушена. Все это вперемежку с командой, пассажирами, кассиром с деньгами, высыпавшимися из мешков, перекатывалось по кубрику. А из сорвавшейся печи, топившейся углем, вылетевший уголь, зола со шлаком сделали некоторые лица черными. И тут, как иногда со мной бывает в критические минуты, глядя на эти лица, деньги, меня охватил не смех, а хохот. Конечно, потом мой смех обозвали смехом садиста. Картина происходившего мало была похожа на комедийную. С одной стороны, этот разгром и черные лица, валявшиеся деньги, с другой стороны, окровавленный механик. Сбросив в эту кашу механика и спрыгнув сам, я пробрался в разрушенную радиорубку, где приказал чуть живому от страха радисту перевязать механика и еще раз попробовать передать «СОС». Но рация вышла из строя и он не смог это сделать, да и физически в таких условиях сделать это было невозможно. Да и кто бы к нам пошел на камни спасать! Единственно, можно было передать слова прощания и получить ответ: «Вас не забудем» Вернувшись в рубку, я снова занял свою позицию. Вдруг мы почувствовали, что наш плашкоут налетел на камни и стал тонуть, а мы оказались привязанным конем, натянувшим постромки и стоящим на месте.
Наступила еще одна угроза быть утопленными своим же плашкоутом. Надо было срочно сбросить стальной трос толщиной 150 мм с буксирного гака, и сделать это должен был я, видевший из рубки, что происходит на палубе и за бортом. Я понимал: если меня и не смоет волной, то убьет льдом, рушившимся беспрерывно на палубу. Я вывалился на палубу и пополз на корму судна. Был ли страх?
Было все, но самым сильным было отчаяние. Да, отчаяние до бешенства, до потери сознания. Оказавшись один на один, и показалось, что ветер дует с 4-х сторон, а с неба падают камни со льдом и водой. Рывком я выскочил на верх люка машинного отделения, где находился буксирный гак. Взглянул сверху первый раз на всю объемную картину, со мной и нами происходящую. Наступил миг смертельного незабываемого страха, оставшийся на всю жизнь. В это время мы находились уже в центре каменной гряды, вернее, почти сидящими на ней и каким-то чудом поддерживались на плаву. Какая-то сила бросала нас от скалы к скале, не давая нам пропороть себе корпус, постепенно неся к берегу.
Все это было похоже на морскую чечетку со смертельным исходом. Плашкоут уже затонул. Не помню, как я сумел сбросить буксир и проползти в рубку. Но игра со смертью продолжалась. Вдруг перед нашим взором встала, все закрывая, водяная стена, которую мы приняли за каменную стену. На миг все стихло, нас подняло и понесло. Потом опять провал, грохот, и опять водяная стена подняла нас, и вдруг страшный удар корпуса о камни — и нас положило на борт. Показалось, все — конец, мы на дне. Выглянув из рубки, мы увидели, что на нас движется опять водяная стена. Не дойдя до нас, она немного подняла судно и сдвинула ближе к берегу. Шторм продолжался, шел прилив и была опасность, что приливная волна может нас смыть в море. Видимости никакой не было, ветер свистел и валил с ног. Я должен был прыгать в темную ледяную кашу. Надо было взять огнетушитель, наполненный бензином, и, обвязавшись выброской (веревкой), достичь берега, облить бензином что-то и зажечь. А потом закрепить один конец выброски на берегу, дав тем самым возможность выбраться на берег всем. И вот я, вылезший из ледяной каши, продуваемый штормовым ветром, должен был достать спички, находящиеся на груди в железной банке, под одеждой. Все делалось обмороженными, негнущимися пальцами, плача от боли. Шторм стал стихать, начинался отлив и вода стала уходить. Все мы вернулись на судно и если бы его смыло, то мы просто бы замерзли на берегу.
Затопив печку и немного обсохнув, стали приходить в себя, каждый стал оценивать свои поступки и поведение. В начале шторма один пытался застрелиться и у него еле отняли карабин, все без исключения призывали в помощь Бога, поверя истине, что он есть. А одна из пассажирок заявила: «Спасла всех я, так как все это время произносила молитвы». С рассветом увидели, что находимся на единственном в этом месте, плоском каменном пятачке, окруженном со всех сторон скалами острыми как зубы акулы и само место нашего выброса было похоже на акулью пасть. Нас искали трое суток на собаках и никто не верил, что мы спаслись. Потом узнали, что были смыты целые рыбзаводы и поселки, погибло много судов, находившихся в море. Ускорили открытие нашего местонахождения смытые в море и выброшенные на берег продукты, особенно бочки со спиртом — они как маяки, разбросанные по береговому припаю, вели к нам.
Узнали, и откуда взялись три водяных вала, пронесших нас через каменные гряды, а потом положившие наше судно на единственную плоскую площадку. Это пришла отдача от подводного землетрясения — цунами за много сотен миль.
P।S. За эти несколько часов у, всех членов команды и пассажиров появились седые волосы (без воздействия Кашпировского). Но количество седых волос было разное и распределялось по объему увиденного каждым. Так, у меня седых волос было больше всех, потом у капитана, далее у механика, у пом. механика, стоявшего в машинном отделении на вахте и отрывочно видевшего в иллюминатор происходящее... Все это подтверждает тезис о существовании глазной психологии, которая может воздействовать на все органы человека и его психику... И утверждение, что «Красота спасет мир» — не лишено основания.
Рассказ Второй. «Суд Линча по-Комсомольски».>
Воспоминания из зари туманной молодости.
Протокольный репортаж с комсомольского собрания 50 — 60 г.
Слушается персональное дело, пока еще комсомольца, Славы Калачева, бросившего тарелку с кашей в лицо поварихи (кокша). Из объяснений обвиняемого стало ясно, что он сделал это в ответ на фразу, что он «Акула ненасытная».
Слово берет воспитатель; Товарищи курсанты! Вы думаете, что он бросил кашу в лицо поварихи? Нет! — Наступила пауза... В зале движение и вопросительные возгласы। А в кого? — Он, товарищи курсанты, бросил кашу в лицо начальника мореходки, так как повариха приказом назначена им... Но не думайте, что это так на самом деле!... Ведь начальник мореходки назначен министром, значит— он кашу бросил в лицо министра... А министр кем назначен? Кем, я вас спрашиваю, курсант Калачев? Боитесь ответить! Хорошо, я отвечу. Министр назначен Предсовмином. Ага, гражданин Калачев, вы уже побледнели! Напоминаю, что он в свою очередь назначен Президиумом Верховного Совета! Теперь вы понимаете, куда ваша каша долетела? Вот к чему приводит незнание конституции, и именно по этому предмету у Калачева стоит неуд. Продолжаю. Президиум избирается Верховным Советом. Верховный Совет—народом. И, вы бросились кашей в народ. А отсюда делайте вывод. Кто вы? Друг или враг народа???
(Курсант падает в обморок, его уносят, собрание откладывается). Охотское побережье, Портпункт «Иня».
Собрание второе.
Дорогие товарищи комсомольцы! Сегодня мы рассматриваем персональное дело нашего молодого специалиста, старпома катера «Буйный» Чалкина С., хотевшего стать дезертиром. И это в то время, когда наш народ, еще не оправившийся от войны, напрягает силы, а комсомолец Чалкин инсценирует свое утопление, оставив на берегу свою одежду?! Мы поверили, что он утонул. Вся комсомольская организация была обманута, все команды судов отметили его гибель, отдав долг его памяти пятиминутными гудками и сигналами, А он стоит перед нами живой-невредимый! Он был схвачен в аэропорту с поддельным паспортом, где буква «л» была переправлена на букву «й». Теперь он стал «Чайкин». Причиной его бегства послужил тот ущерб, который он нанес судам рыболовного флота, стоящим на рейде порта «Иня», со всеми далее вытекающими последствиями. Он решил не держать ответ перед комсомольской совестью.
Случилось следующее: группа моряков со своими девушками возвращалась из поселка в порт после танцев. Дело было ночью и дорога проходила мимо кладбища. Громко разговаривая, группа, идя парами, поравнялась с кладбищем. И вдруг при лунном свете, на одном из старинных крестов, все увидели висящего на нем человека. Впечатление при лунном свете было таким, будто он вылезает из могилы. Висевший, в свою очередь, услышав голоса, начал шевелиться.
Все бросились бежать, бросив своих подруг. Услышав топот и крики ужаса, висевший бросился бежать за всеми. Далее все бежали молча и сосредоточенно. Если бы кто-нибудь засек время, наверняка впервые был установлен мировой рекорд по бегству от покойника.
Бежавшие сзади, видя, что передние бегут, не оглядывались и поддавали ходу. Сам «висельник», видя, что перед ним бегут, тоже не оглядывался. Результатом марафона, который проходил по пересеченной местности (на пути которого была горная речка с мостиком), случилось следующее: был сломан мосток, утоплена обувь, как мужская, так и женская. Многие получили травмы и назавтра медпункт и судовые врачи оказывали помощь! Капитан одного из судов сломал ногу. То же случилось и со старшим механиком судна и т. д. Итогом был невыход 3-х судов в море на лов рыбы.
Кто его повесил на крест? Он не помнил, но знал, что тоже шел на танцы. Что же нам делать с ним? Народ наш еще не ест досыта. А он отнял у него десятки тонн рыбы.
Возгласы из зала с предложениями: обязать его жениться в течение месяца, тогда он не будет ходить по танцам! Распять его по-настоящему на этом же самом кресте. Это предложение поступило от бежавших в ту ночь, потерявших не только своих подруг и обувь, но и замочивших одежду выше «ватерлинии» колен...
Рассказ третий. «Некоронованный Король северного рассказа».
Легендарный человек крайнего севера 50 — 60 годов. Его рассказы разносились по побережью со скоростью ветра: на собачьих нартах, самолетами, на морских катерах и судах, даже передавались по рациям... Звали его Степан Палыч Додонов.
В то время Охотское и Камчатское побережье представляли собой рыбные промыслы, где были расположены рыбозаводы и рыбокомбинаты. При этих предприятиях были поселки, в которых жили и работали в основном вербованные.
Жил Степан Павлович в поселке Ульбея. На его всенощные рассказы люди приезжали иногда за сотни километров на собачьих упряжках. Тогда зимой это был почти единственный вид передвижения, если, конечно, не считать пешего передвижения и оленей.
Работая на разъездном судне «Дерзкий» и сойдя однажды на берег, я попал на «всенощную» Степана Павловича. Как правило, она проходила в бараке для холостяков. Собиралось человек 30 — 40. Как он рассказывал! Я сейчас не могу целиком передать то, что со мной происходило в ходе повествования. Мы сидели перед ним, точно обезьяны перед удавом. Это был шаманский гипноз. Никто не мог определить или возразить — правду он говорит или врет? Это забвение длилось до утра.
И только после доходил до нас смысл им рассказанных небылиц. Голос, преображенность: то он Троцкий, то иностранный специалист, говорящий с акцентом, то охотник, то комиссар гражданской войны. Таких преображений я больше не видел никогда!
Вот примерный смысл содержания одного из его рассказов:
«Как 12 гранат разорвалось у него на животе».
Шла гражданская война. Он комиссар полка. Вдруг на окопы их полка поползли английские танки. В то время эту технику еще никто не видел, и красноармейские бойцы бросились в панике бежать. «Сами понимаете, я бы тоже побежал, но я — комиссар. Тогда я беру четыре связки гранат. Три из них засовываю за пояс, четвертую беру в руку и ползу навстречу танку. Поднявшись во весь рост, размахиваюсь, чтобы бросить связку под гусеницу танка. И вдруг пулеметная очередь попадает мне в живот. Падая, я инстинктивно прижимаю руку к ране в животе, а ведь в ней связка гранат с уже выдернутой чекой! Да еще за поясом три связки, И все это рвется у меня на животе! Увидев происходящее, красноармейцы с криком: «Комиссара разорвало!» — бросились на танки. Ко мне подбежали санитары с носилками, но я не разрешил себя нести.
Зажав рану рукой, встал и сам пошел к лазарету, гордо и с пренебрежением глядя на окруживших меня красноармейцев. Они цокали языками: вот это да! Вот это Степан Павлович!
В госпитале врач предложил мне сделать анестезию, но я отказался, попросив только закурить. Не дрогнув, спокойно смотрел, как в тазике промыли мои внутренности. И лишь когда опять все укладывали в живот, я потерял сознание.
Очнувшись, «вижу» надо мною стоит врач. Я слышу его извиняющийся голос. Просит простить, ибо второпях мне вместе с внутренностями и тазик...
Из серии охотничьих рассказов: «Утка плакала», «Чемодан для Ворошилова».
Лежу с «Бельгийкой». Взял на прицел плавающую утку. Думаю: сейчас спугну и буду бить влет. Вдруг слышу в траве «тик-так». Ползу на звуки и вижу собственные часы, которые я потерял прошлым летом на охоте. Поднимаю, слышу: ходят нормально. А надо вам сказать, что эти часы подарил мне К. Е. Ворошилов за то, что я ему в свое время делал чемоданы. Вижу рядом; что-то шевелится. Утенок! Беру его и несу домой. Утром слышу сквозь сон — кто-то легко стучит в мою дверь. Встаю и открываю, а на пороге стоит утка и из глаз у нее катятся слезы. Я сразу догадался, что она пришла за утенком! Конечно, я отдал его ей.
Надо сказать, после его очередных рассказов, действия их продолжались на следующие дни. А некоторые запоминались на всю оставшуюся жизнь. Люди в поселке собирались в четырех местах. У колодца во время отливов на море, чтобы набрать пресную воду, далее шли к магазину, затем у дома Степан Палыча, а вечером — в клубе. Все новости шли по нарастающей цепочке.
После посещения «Утки» особенно многолюдно было у его дома. У жены и детей спрашивали. Правда ли, что приходила утка?! Правда ли, что у нее катились слезы? Какие, когда и где он делал чемоданы Ворошилову?
Те времена, 50 годов, были жестокие, и даже на Крайнем Севере было не до юмора। Побережье считалось приграничной полосой (зоной). В поселке в это время находился проверяющий чекист из Москвы. К вечеру и до него дошли слухи о чемоданах. Степан Павлович был вызван к чекист и на вопрос о чемоданах ответил так: «Люди его не поняли. Да!. Он делал чемоданы, но не для самого Ворошилова, а для города Ворошилова. Он даже показал справку, где было сообщено о его трудовой деятельности в этом городе, на чемоданной фабрике... Его спасла от чекиста справка, а вот от жены за очередную «Утку» ему досталось в очередной раз. А бивала она его частенько.
Рассказ третий. «Везучий или не везучий?»
Повезет! Не повезет!
Как угадывать: какую карту или билет брать?
Есть поговорка — «В рубашке родился». «Без рубашки...» Считаю, что каждый может лично проанализировать свое везение или невезение в чем-то и понять, что многое от него порой и не зависит.
Анализируя свое прошлое и настоящее, я вывел некоторые закономерности. Например, в денежные игры, а особенно в карты я всегда в конце-концов проигрываю. Впрочем, я не могу о себе заявить, как о невезучем человеке. В самые экстремальные моменты Бог и небесные силы не раз спасали и выручали меня. И я чувствую иногда, что планета Водолея — Уран, под управлением которой я живу, не раз руководила и руководит мною.
Возьмем одну из моих «невезучих» тем — это место в гостиницах. Порой доходит до неправдоподобных абсурдов, которым можно и не верить. Я много перемещался по нашей стране, как командировочный, и мне приходилось часто пользоваться гостиницами. Даже тогда, когда за мной было забронировано место, всегда что-то случалось — или с гостиницей, или с номером, или с железной дорогой.
Поехав однажды в бывший г.Калинин на машине — вдруг застряли: перед нами рухнул мост, наши заказанные места в гостинице пропали. В другой раз втроем собирались в служебную командировку в г. Ленинград. Нам заказали номер «люкс» из 3-х комнат (забыл название этой гостиницы, но помню, где-то в районе метро «Площадь Мужества»). Там стоят два корпуса, один для «белых» — «Интурист», второй — для «потемневших». Приезжаем: все на месте, и гостиница, и номер, и в оформлении никаких задержек. Меня сразу это насторожило. Мои «содельники» по работе, конечно, быстро и мирно уснули. Они даже не обратили внимания на бесконечный шум лифтов и массовое перемещение пьяных финских туристов, которые приезжали в Ленинград размочить свои организмы,— от существующего у них полусухого закона. В три часа ночи сквозь дремоту чувствую запах горелого пластика. Перед глазами проплывает картина пожара в Москве гостиницы «Россия», вспоминаю, что мы находимся на восьмом этаже. Бросаюсь к окну и вижу: к нашему балконному окну подходит площадка пожарной лестницы. Бужу своих квартирантов. Осторожно открываем дверь в коридор, по потолку которого уже идет сплошной ядовитый дым. Идти нельзя, и мы ползком движемся к горящему одноместному номеру. Вытаскиваем из почти сгоревшей постели пьяного финна, заснувшего с горящей сигаретой. Утром, в присутствии «ихнего» консула и других представителей, составляется документ о происшедшем, и, как главный свидетель, выступал я. А в конце своего сообщения вставил с юмором сообщение о своей гостиничной невезухе. После слов благодарности, которые произнес директор в: мой адрес за спасение гостиницы и финна, он предложил мне выдать скромную премию. Но я отказался, попросив. лучше в будущем оказывать мне содействие в бронировании места. Он попросил меня задержаться у него, и когда все вышли сказал: «Я тебя устрою в любую гостиницу Ленинграда, но только не просись в мою».
А вот из г.Харькова я приехал зимой в белых тапочках! Вдруг как-то по линии обкома у них назначили экстренное. совещание, и нас утром всех выгнали из гостиничного номера, Я оказался в колхозной при каком-то рынке. Нас поселили на ночь в коридоре на раскладушках, предупредив, что. все воруют. Я снял сапоги и положил их под подушку, шапку одел, завязав уши, пальто положил сверху, засунув руки в рукава. Шесть утра, подъем, а я без сапог! Ребята сбегали в магазин и принесли, нарочно, наверное, белые тапочки. Пришлось срочно прерывать командировку и лететь в Москву, правда, билеты мне дали без очереди и по льготному тарифу. Представляете мое появление домой в 20-градусный мороз в белых тапочках?!
В Чебоксарах на меня чуть не завели уголовное дело за: умышленную порчу государственного имущества, более того — за попытку сокрытия этой порчи! Была жара и я, получив одноместный номер, помылся и решил отдохнуть. Лег в постель, середина которой вдруг провалилась вместе со мной. Проспав на полу всю ночь, я рано утром, не предупредив никого, ушел по делам. Уборщица, естественно, обнаружив это, доложила, и вечером я был оштрафован, с угрозой. высылки из гостиницы и отправки письма по месту работы.
В Архангельске был забронирован номер через обком КПСС. Здесь, казалось, никакой осечки не должно быть. Так оно вначале и было. Поселился без проблем, но... вот это «но» и преследует меня. Я ушел из гостиницы, забыв сдать ключ. Вернувшись поздно вечером, я обнаружил, что я его потерял, в чем я чистосердечно признался администратору. Он меня ободрил, сказав, что у них на все номера есть дубликаты. Да, на все 500 были, кроме 415 номера. И тут начался процесс взлома замка. Но, увы, кто-то из специалистов ушел, а кто-то — не пришел. Короче, я попал в свой номер лишь в три часа ночи, с квитанцией об оплате замка и поломанной двери. Хорошо еще, что угол у гостиницы не отвалился!
Это все в прошлом, а вот вам и свежий пример. По России прошел слух, что после улучшения финансовых порядков в Риге и Юрмале появились в гостиницах свободные номера. Но меня на это не возьмешь: я знаю давно, что, возможно, они и пустые, но только не для меня.
Выхожу с поезда, звоню знакомому в Юрмале. Спрашиваю про оперативную обстановку в гостиницах. Говорит, что узнал, что в гостинице «Юрмала» есть номера. Я ему предложил спор, что меня там не поселят. Если так, то он мне достает мопед, если нет — я ему микроволновую печь! Приезжаем в Майори и вместе идем в гостиницу. Входим, вроде, все спокойно. Нет стоящих человеческих изваяний у администраторской стойки, нет сидящих и спящих в креслах. Достав паспорт, стою и смотрю на администратора, боясь задать вопрос о месте под гостиничной крышей. Наконец, обратившись, получаю вдруг ответ, правда, не хлесткий, как пощечина. Нет мест! А места есть, и все одноместные. Я замер, наступила пауза... Мой знакомый возликовал и только хотел бросить мне реплику, как в сей миг прозвучали из уст администратора слова: «Да, места есть и в то же время их нет. Их заняли тараканы, которых сейчас травят». И что у них — ЧП с двумя грузинами, которых чуть не отравили вместе с тараканами и не отправили на тот свет.
На меня отказ не произвел особого впечатления. Я рассказал, как недавно летал в Палангу, где 90% помещений сдаются приезжим, что сейчас не сезон и они пустуют. Мне пришлось ехать в Клайпеду, чтобы переночевать. Можно не верить, но есть свидетель из местных, который возил меня по Паланге в поисках мест. Но тут прозвучал совет: бегите быстрее в гостиницу «Майори», пока ее не заняли тараканы! И вот вновь стою перед администратором гостиницы «Майори». Рядом сидит ее помощница и хватается за голову, сообщая всем, что у нее сильно болит голова. Раздав всем места, администратор сказала мне ласково: «Все, мест нет!» И тут со мной произошло короткое замыкание. Оно происходит иногда с людьми, родившимися под знаком Водолея. Например, как у Б. Ельцина, когда планета Уран полностью берет на себя управление личностью.
Я пошел, как в песне у В.Высоцкого — «Он поставил этих двух и я пошел, и пошел я в пику, а не в черву». Смысл мною произносимого был осмыслен позже. Я почувствовал, что мой язык стал свертываться, как сухой осенний лист. Более того — и волосы на голове поднялись дыбом. Информация неслась из меня под давлением в несколько атмосфер. Я докладывал, что у них по соседству в гостинице «Юрмала» отравлены два грузина и назревает конфликт на межнациональной основе. Гостиница окружена отрядом черных беретов, со всей Юрмалы собираются люди кавказской национальности с требованием «Травить тараканов, а не собратьев!» Что я сам чуть было не погиб: уснул в номере, и ко мне в уши залезли тараканы и мне пришлось ехать в больницу на скорой помощи вместе с отравленными грузинами, для выселения тараканов из моих ушей. Смотрю: уже помощница не держится руками за голову, а за живот, и слезы «горькие» капают из глаз. Думаю, не дай Бог, если боль перенесется на живот. Она тут же берет телефон и звонит в гостиницу. Ну, думаю, сгорел... Вдруг она начнет выяснять подробности о моих ушных тараканах? Результатом моей инсценировки стал одноместный номер, пока без тараканов... Конечно, все это не прошло для меня даром. На следующее утро ко мне пришли, но не тараканы, а администраторы двух гостиниц. Один из «тараканьей» гостиницы, другой — где поселился я.
Оказалось, что при заполнении карты я написал, что являюсь корреспондентом московской газеты «Симоновская слобода». Их встревожила «тараканья» информация, которая может появиться в прессе. Я их успокоил, сказав, что я в своих репликах при заселении главным образом помогал снять головную боль их сотруднице. Сие удалось сделать, поэтому номер свой я заработал без обмана. Если же я напишу статью, то постараюсь быть объективным.
Заканчивая, я бы хотел предложить несколько неразрешимых вопросов читателям. Ответы можно присылать в редакцию.
1. По чьей вине рухнул мост, или кто это организовал?
2. Чья разведка или организация напоила финна и сунула ему горящую сигарету? Или он сам загорелся в знак протеста я против моего поселения в гостиницу?
3. Какая мафия организовала похищение моих сапог?
4. Чья рука организовала дело об испорченной кровати?
5. Какой разведке или пришельцам был нужен мой номер до 3-х часов ночи?
6. Кто и по каким каналам сообщил в Палангу о моем приезде жителям этого города?
7. Кто организовал шествие тараканов в тот день на гостиницу?
С нетерпением жду ответов.
Рассказ четвёртый. «Морские гладиаторы».
Охотское море 50 — 60-х годов.
На открытом морском рейде г.Охотска штормовой восточный ветер, как стаю волков — охотники, прижал несколько малотоннажных судов к спасительной горловине реки Охота. От ветрового неба вода, как смола от огня, вскипала языковыми бурунами и обрушивалась на все движущееся и стоящее.
Шторм усиливался, темнело, кончался прилив и у них был только один выбор спасения — войти в устьевое речное русло и оказаться в реке, или остаться на ночь в открытом осеннем штормовом Охотском море и продержаться до следующего утреннего прилива. Шансы в этом случае на спасение были нулевые. Перед капитанами стояла волчья задача — прыгать через единственный фарватерный проход, горящий водяными фосфорическими кострами.
Сам устьевой фарватер никогда не оставался постоянным и менялся от различных погодных и иных причин. Река выносила на несколько сот метров в море галечные банки и косы, скрытые небольшой глубиной воды. Вход в реку при таком штормовом кипении был опасен и для некоторых был последним в его морской и пассажирской жизни. Поэтому каждый капитан без парламента и верховного совета решал свою судьбу, судьбу команды и пассажиров. Судно, попавшее в этот водяной коридор, должно было идти только вперед и притом полным ходом: для устойчивого управления. Разворот и ход назад были невозможны; это грозило переворотом, выбросом на мель вдали от берега и гибелью всей команды.
По сложившейся на данный момент навигационной обстановке надо было выполнить три угловых маневра курса, где один «бортовой» зависел на 75% от воли волн. Итак: 1-й строго прямо на 0°, второй резкий поворот на 90° — бортовой, надо было пройти сотни две метров бортом к волне и, если не перевернуло, опять резко взять курс на 0°. В таком моменте каждая неточность, сбой двигателя, удар разных по силе и высоте волне, удача, вера в Бога, интуиция — все это вело в два различных мира.
Капитан, стоящий в этот момент за штурвалом, физически спинным мозгом чувствовал состояние судна, его кубрики и переходы, заполненные укачавшимися пассажирами, лежащими вповалку, которые давят на капитана, как пьяные гости, оставшиеся у вас дома ночевать.
И вот первое судно как вожак из волчьей стаи, прижав корму к воде от полного хода, то пропадая в бурных волнах, то снова появляясь, понеслось под двойной скоростью ветра и двигателя в горловую пасть реки, которая угадывалась по разрывам набрасывающихся волн.
Все капитаны с нарастающей тревогой наблюдали со своих ходовых мостиков и рубок за первым судном, взявшим на себя смелость броситься в логово рассвирепевшего морского зверя. Первый маневр им был выполнен, но при окончании второго судно попало под волну девятого вала — было им сбито с фарватера и выброшено на мель, где за считанные минуты разбито на глазах нашей штормующей «эскадры». Я видел, как каждый удар волны был похож на удар старинного пушечного ядра, рвавшего на части оснастку, палубные надстройки. Сначала водяной вал ударял по накренившемуся судну, а потом разрушенное и оторванное им, в том числе и люди, все это вздымалось вверх и уносилось в кипящий котел моря. Всех, видевших этот трагический клип, охватили страх и паника.
Около суток я стоял у штурвала своего буксира «Надежда», не доверяя его своему помощнику и матросам. Такое поведение можно обозначить по-разному: как смелостью, так и трусостью за свою жизнь. Но тогда, там, на севере, капитаны сначала признавались, а уже потом назначались. Основным внутренним критерием самооценки считалось капитанское самоспасение — спасаясь сам, он спасал всю команду, ибо покидал судно в гибельной ситуации последним. Поэтому появлявшиеся рисковые моменты решались по капитанскому подсознательному сценарию. Это были моменты познания самооценочной истины себя в экстремальных условиях.
Да! Я выстаивал по 24 часа за ручным штурвалом, но только в экстремальных ситуациях. Когда высшее нервное напряжение включало дополнительные резервы организма. Освобожденный мозг, как рыба, выпущенная из сети, мыслил свободно, все ощущалось в ином измерении, страх гибели глушился страстью борьбы и предстоящей радостью захода в порт, бухту, речку. А заманчивый земляной берег был для тебя досягаем только через эту борьбу и стихию, а не через дверь дома или проходную. Только моряку и летчику даны эти переживания и радости, но как только эти земные радости слишком долги, его снова тянет в те штормовые ворота, чтобы снова, пройдя их, оказаться на земле.
И вот ... следом пошло второе судно ... Его судьба оказалась удачливее, несколько минут — и его флаг на не качающейся уже мачте был виден за косой в речной тиши. Пошло третье ... и тоже удачно проскочило. Четвертое разделило трагическую участь первого ... Я шел пятым.
Часто меня спрашивали, что я тогда чувствовал — когда был дан полный ход вперед и взят курс на двойной вход: или в устье, или туда, откуда нет возврата.
Я не видел, не слышал и не чувствовал ничего и никого, все мое мироощущение и мировидение было сосредоточено на одном: мои «не моргающие» несколько минут глаза видели только этот отрезок расстояния и высоту накатывающихся волн, руки, примагниченные к штурвалу, и внутренняя энергетика, замкнутая на короткую с корпусом судна и его двигателем.
Ну и что потом? Да тоже ничего. Таких заходов еще было много. Эти без миллионные благотворительные риски считались обыденной работой.
Ну а пассажиры? До того они молились и призывали все имеющие силы к своему спасению, тем более что они возвращались на материк после окончания своих договоров. Это были те самые «денежные» по тем временам северяне. Они благодарили меня своими слезами и словесами, обещались писать, но все это было только до самолета, уносившего их с побережья.
Заключение: сопоставляя прошлое и настоящее, я пытаюсь представить себе поведение наших современных «крутых» в тех экстремальных условиях. Когда, чтобы проскочить в устье реки, спастись самому и спасти других, нельзя было это сделать за счет «бабок» или иных факторов современной «крутизны».
Рассказ пятый. «Эксперимент».
Длиною в 20 лет трезвости и один день попойки.
Идея такого эксперимента появилась после мысли создания «Отстойника» с дозированным похмельем для людей, вошедших резко в алкогольное пике, с целью вывода их из него. Естественно, показатель этого эксперимента является частью натурного поведения человека в таком состоянии.
Июль месяц 1992 г. Страшная жара. Мы в Северном речном порту на борту теплохода (г. Москва). Группа страховочного прикрытия из 3-х человек и сам испытуемый, в дальнейшем «И», который сам предложил себя в этом качестве. У «И» одноместная каюта высшей категории (на верхней палубе), следуем до Н/Новгорода, оттуда уже взяты обратные билеты в Москву. Продолжительность рейса до Н/Новгорода 2,5 суток.
22/07 — 92 г. Т/Х «Капитан Рачков», отход от причала около 19 ч. У нашего «И» только импортное пиво и он начал с него, впрочем, в первый вечер он нас разочаровал, выпив всего две бутылки пива. За ужином он заскучал и ушел спать в свою каюту.
23/07 — 92 г. Утро, завтрак. Он выпивает одну бутылку пива и направляется к себе, но проходя мимо каюты люкс, был приглашен в нее солидной семейной парой, с которой познакомился, завтракая в ресторане за одним столом. Надо заметить, что все шло на импровизации и не было заранее подготовленного сценария. Был только мой личный спор с «И» на заклад в том, что начав выпивать, он станет точной копией своего поведения, как было 20 лет назад там, на Севере. Естественно, я знал его пьяные заходы и т. п. И вот в каюте его угостили коньячком, так, плеснули немного, и он пошел, и пошел он в пику, а не в черву (как в песне у Высоцкого). И начался спектакль одного актера, сознание уже не работало — работал вновь вспыхнувший подсознательный сценарный импульс 20-летней давности. Актера, который ушел со сцены двадцать лет назад, и появившись на ней, сразу, без репетиции и суфлера, вновь заиграл свою роль с не меньшей дурацко-творческой силой.
После выпитого коньяка сразу же последовал с его стороны буфетный ответ в виде бутылки шампанского, а далее как ранее.
Днем остановка в Угличе. Он одним из первых, как голодающий Поволжья за хлебом, бросается с сумкой через плечо на берег. Тут же на берегу он создает несколько митинговых групп из пассажиров, торгующих и прохожих. Бабуся никак не поймет, сколько штук он покупает цветов? И почему он покупает их целое ведро и вместе с ведром?
Далее группа движется к храму, около которого был убит царевич Дмитрий. При входе он произносит несколько исторических предсказаний. Мы на т/х и наблюдаем с палубы его возвращение.
Он идет впереди с ведром цветов и в лаптях (которые купил и успел надеть) во главе береговой и пассажирской свиты, часть из них несут его спиртные, продуктовые и иные покупки, в том числе и большую картину, купленную тут же. Особенно озадачены были береговые продавцы, не видавшие давно такого «туриста». Который раздал деньги на покупки — одному на шампанское, другому на пиво, третьему на закуску,— и все принесли ему его заказы даже со сдачей — и это-то в наше историческое реформаторское время!
А продолжение «праздника» продолжалось. На верхней палубе публика поселилась более состоятельная и тоже включилась материально в накрытие столов прямо на палубе. Выпивки и закуски стали подаваться прямо из окон кают. «И» начинает гадать на картах. Его ответы и предсказания поражают собравшихся, выстраивается очередь, деньги за гадание ему бросают прямо в сумку, из которой, кстати, он не забывает доставать и ставить на общий стол спиртное.
Потом начался сеанс экстрасенсорики и биоэнергетики с массовым и индивидуальным обследованием. Пришел капитан посмотреть, почему люди собрались на одном борту и т/х накренился, и почему дети бегают по палубе и требуют его выдать на мясо. Оказывается, «И» рассказал случай, как однажды одно судно несколько суток просидело на мели и пассажиры, когда кончились продукты, съели капитана.
То есть он достал почти всех. А когда стемнело, «И» уже дирижирует хором, где исполнялись в основном лагерные песни. На проходящих встречных судах думали, что это везут зэков на поселение. Результатом такой деятельности явилось отключение многих действующих лиц, в основном мужского пола, в том числе и иностранных, и разведение их по каютам, также и самого «И». Кстати, капитан выделил ему вахтенного сидельца, который продежурил у него в каюте до утра. Капитан, естественно, беспокоился не только за его безопасность, но и за безопасность других, которые могли начать прыгать за борт, чтобы искупаться.
24/07 — 92 г. Утро. Заходим в каюту к «И»: первое, что бросается в глаза, это стол, заваленный смятыми купюрами, он, лежащий и умирающий с перепоя, обклеенный, как горчичниками, денежными знаками, которые прилипли к его потному телу. Был вызван корабельный врач, кстати, тоже за плату. Она сказала, что тоже пострадала от него, заплатив ему за гадание. Были приняты все меры по спасению «И». Были введены сильно действующие усыпляющие.
Весь день 24/07 — 92 г. до утра 25/07 — 92 г. делалось все, чтобы вывести его из этого состояния. «И» умирал духовно и физически. Пробуждаясь, он с тоскою вспоминал содеянное и боялся выйти на палубу прогуляться. В падении его угнетал главный фактор — социальный, отчего психическое состояние было ужасно, хотя мы пытались его успокоить, что кроме шутовства и дурости он ничего не наделал. Все было напрасно, и он на палубу вышел только один раз, и то ночью.
25/07 — 92 г. в 11 ч. 30 м, т/х прибыл в Нижний, и мы, окружив его, по его же просьбе, высаживаемся, где нас уже встречает представитель этого эксперимента. Тут же заводим «И» в пивной бар, даем ему кружку пива и немного поесть, потом везем на квартиру. Моем его в ванной, еще даем пива и поесть и кладем спать. Вечером в вагоне СВ выезжаем в Москву.
26/07 — 92 г. утром наша группа в Москве, разъезжаемся по домам. Звоню каждый вечер до 31/07 — 92 г. Состояние. физическое восстановилось, психологическое — нет. Из его слов следует, что он получил внутреннее психологическое потрясение, сравнимое разве только с ударом шаровой молнии: стыд, позор и горечь содеянного терзают его душу и мозг.В заключение: при выводе из такого тупика главным переживанием становится социально-психологический фактор — что он там во внешнем мире понаделал. Поэтому восстановительный процесс должен быть направлен и на реабилитацию его во внешних общениях. Для чего нужен специалист, умеющий в конкретной ситуации разобраться и восстановить реноме своего пациента.
Рассказ шестой. «Странная северная любовь». Быль.
Охотское побережье. На море жестокий шторм, который загнал в небольшой речной залив несколько судов каботажного плавания.
Это морские буксиры, рыболовные суда, катера.
Все суда на якорях — с одной стороны залив отгорожен от Охотского моря песчано-галечной косой, через которую перекатываются фосфоресцирующие, по-осеннему тяжелые валы, и пена с гребешками и брызгами падает в залив.
С двух других сторон залив обрамлен северным берегом с грунтом вечной мерзлоты и низким растением стлаником, который от бешеного, валящего с ног ветра, стелился по земле, как живой ковер.
Большая часть команды, кроме вахтенных, съехала на берег, где в затишке горел костер и выступал коллектив артистов Хабаровской филармонии, гастролирующий вот уже третий месяц по побережью. Концерт на берегу закончился, и все разъехались по своим судам на шлюпках.
На берегу остались двое.
Он, старший помощник капитана разъездного судна «Дерзкий». Молодой, на вид хрупкий, с голубым оттенком моря в глазах, белокурые вьющиеся волосы и черные брови — все это делало его вид на этом суровом берегу с низко несущимися, задевающими за мачты тучами не по северному слабой фигурой, и карабин боевой его на плече казался ненастоящим.
Но это было только внешним впечатлением: если внимательно присмотреться к его глазам с узким монгольским разрезом и попробовать окунуться в них, то чувствовалось, что внутри него бушует пожар страстей и действий. В движениях его просматривалась еле сдерживаемая стремительность к броску.
Она, эта белая бестия с распущенными волосами, в которой сгруппировались все хитрости, избалованность и пороки женского рода, она бесовски по-женски соблазнительна, успех у мужчин довел ее по характеру до высшей степени стервозности. В ее деспотном взоре и душе нет страха и интереса.
Между ними идет кинжальный разговор.
Он ей бросает пригоршнями свои объяснения, что за эти 3 месяца знакомства, которые их труппа находится на его судне, он осатанел от своих чувств к ней, что его любовь глубока, как Байкал, что брызги ее глаз заливают отсеки его сердца; он хотел бы иметь ее в жизни своим спасательным кругом в этой смертельно опасной морской работе, где каждый выход в море может быть последним, что он снимет с нее груз апатии и безразличия, который тянет ее на дно.
Она нема, он перешел на крик, бьет ее по щеке, рвет на ней одежду, она смеется и говорит, что уже это было в пьесах.
Тогда он срывает карабин, отходит на несколько метров, направляет на нее, угрожая убить: спокойный ответ — убивай, мне же сделаешь лучше. Выстрел — пуля летит рядом с головой: в ответ смех, а в глазах блеск интереса. Говорит: вот если ты меня напугаешь до нервного потрясения, я буду твоей, и надо заметить, она практически ничего не боялась. Он целует ее, садятся в шлюпку и выезжают на судно.
В кают-компании разъездного судна «Дерзкий» в разгаре одна из редких северных морских встреч-попоек, когда встречаются сразу несколько капитанов, стармехов и других морских волков; редких потому, что во время навигации такой букет известностей и знаменитостей Охотского моря собрать вместе смог только шторм. Здесь более дюжины человек: одетые по-тамошнему, с претензией на высший морской шик. Все они настоящие моряки, рискующие годами, ибо по тем временам не было еще локаторов и радаров у них на судах, ходили по компасам — порой с выпитым спиртом, у большинства не было карт, да если учесть, что это были малотоннажные и средне-тоннажные суда, где, стоя у штурвала в свежую погоду, на губах чувствуешь залетающую морскую воду.
Среди них и наш молодой, ненормально влюбленный старпом, который среди этих обветренных и громоздких фигур кажется юношей. Если смотреть со стороны: вся эта ватага с какой-то осторожностью, даже в своих движениях, относилась к нему. Чувствовалось, что у них на этой встрече он был душой, особенно им импонировала его молодая наивность и порой обескураживающая глупость.
И, конечно, она, с проблесковыми, как у маяка, глазами, среди этой неуправляемой, изрядно выпившей компании, да если еще иметь в виду, что некоторые месяцами не видели женщин, казалось, вот-вот вспыхнет скандал из-за нее, но никто не полз к ней — были по тем временам законы моря о женщинах и их выполняли, кроме того, все были вооружены. Звучит под гитару песня: «Из-за пары растрепанных кос, что пленили меня своей красотой, с оборванцем подрался матрос над рокочущим моря прибоем». Шел кутеж, плыли в дыму рассказы о море, женщинах и врали: но вранье было на таком высоком уровне, что трудно было разобраться, где что. Почти на каждом судне был свой импровизатор, на севере особенно ценились такие люди, им верили и не верили, но уважали. Про них легенды ходили, а их рассказы запоминались на всю жизнь. Например, как у одного на животе разорвалось 12 гранат и он остался жив, или про дикую утку, которая пришла к нему в дом за утенком, которого он подобрал, будучи на охоте. Открыв дверь, он увидел, что она стоит на пороге и у нее по щеке катится слеза. И вдруг кончился спирт. Начался спор, как и где достать его на этом диком берегу, где нет поселков. На стол посыпались деньги, ружья.
Поднялся наш молодой старпом: весь побледнев, сказал: я достану. Каюта стихла: она с большим интересом посмотрела на него, словно там и тогда означало, что его ставка — авторитет его жизни. Он ей при всех заявил, что я тебе покажу такой спектакль, который ты еще никогда не видела.
Прошло несколько лет и они повстречались в Николаевске на Амуре, куда она его пригласила на встречу: на этой встрече она была не одна, а с мужчиной, которого представила как будущего мужа, она в этот момент что-то говорила ему, но в нем проскочил заряд шаровой молнии, тот, который в свое время озарил ее в шлюпке, и он нанес ей ножевой, удар в щеку। Сам отвез в больницу.
Было следствие, но ознакомившись с показаниями и признанием обоих, все было прекращено. Остались только люди, недоумевающие, как это так, что остался у него шов на ноге, а у нее сын и изуродованная щека.
Комментариев нет:
Отправить комментарий